ТАРГЕТНАЯ ТЕРАПИЯ

После операции мне рекомендовали сделать анализ, чтобы посмотреть, прежде чем назначать химиотерапию, на какие препараты будет чувствительность. Я проходила это не в НИИ Блохина, а меня направляли в частную клинику. Этот анализ стоил где-то 6200.

С целью уточнения диагноза было проведено иммуногистохимическое исследование с использованием панели антител. Заключение было — иммунофенотип опухоли поджелудочной железы соответствует нейроэндокринной опухоли карциноиду G1. Брали девять образцов. После того, как я встала по месту жительства на учет, мне назначили химиотерапию в Москве. Так как препарата в моем городе не было, я ездила, прошла восемь курсов аранозой. Хорошо, что меня включили в группу, потому что араноза разрабатывалась в НИИ имени Блохина. Проводились исследовательские работы, и она очень хорошо себя зарекомендовала для лечения меланом, рака кожи. Обратили внимание, что для лечения поджелудочной железы она тоже дает хорошие результаты.

После первого курса у меня развилась нейтропения, поднялась высокая температура. Мне прокапали антибиотик тиенам, восстановили показатели крови и продолжили. Араноза вводилась три дня. Была страшная тошнота, я покупала лейкостим. Я прошла восемь курсов. После каждого второго курса у меня было МРТ с контрастом, врачи наблюдали динамику. После восьмого курса у меня появились какие-то очаги. Я была проконсультирована у профессора Горбуновой, и мне назначили еще два курса химиотерапии. Каждый 21 день я ездила в Москву и оформлялась на госпитализацию.

Так как у меня была прооперирована поджелудочная, то мне было необходимо вводить дополнительно гормон. Сначала я встала на учет в свою поликлинику, потом в онкологический центр. Мне дали рекомендации колоть октреотид-депо, 20 мг. Лекарства у них не было, в июле мне не ввели. В августе мне тоже не ввели этот препарат, и только, когда я поехала в Москву, 19 октября мне ввели первую дозу этого гормона. В сентябре 2014 года мне увеличили дозу до 30 мг, потом до 60-ти, потом были 90 и 120 мг. Октреотид я получала по месту жительства, а каждые три месяца я приезжала на обследование в Москву, в Блохина. Лечащим врачом у меня был Кузьминов Александр Евгеньевич.

В процессе лечения уже здесь, дома, конечно, я сталкивалась с какими-то бюрократическими препонами. Мне назначили октреотид, и не всегда этот препарат был, особенно в начале года, когда старые запасы заканчивались, а новые договоры на поставку этого препарата вовремя не заключались. Еще мне дали группу инвалидности, и я имела право на получение по своему заболеванию некоторых препаратов бесплатно, но их, как правило, не было в наличии. Октреотид, конечно, я не покупала, даже когда его не было. Я ехала в Министерство здравоохранения и своей напористостью, никого не боясь, просила, умоляла — и получалось. Несколько раз лечение у меня было с задержкой, а мне назначили каждые 28 дней. Трудности были в этом плане.

Лучевой терапии у меня не было. Я по сей день каждый месяц езжу в наш онкологический центр, оформляюсь на дневной стационар. Предварительно я записываюсь на прием к терапевту, к онкологу и так далее, сдаю анализы, но, тем не менее, сейчас как-то наладилось, нет таких сбоев, особенно в начале года. Препарат я получаю.

В начале мне назначили и кололи октреотид-депо. Но так как я его хуже переносила и он плохо рассасывался, в Москве порекомендовали заменить его на соматулин аутожель, который я тоже получаю по месту жительства. Его я переношу лучше. Вводить его тоже болезненно, но он как-то помягче действует, и мне кажется, что у него меньше побочных действий, чем при введении октреотида. Я колю теперь не в ягодицу, а в бедро попеременно. Конечно, больно, потому что этот гормон в шприц-ручке, как гель. Я терплю, потому что я знаю, что мне необходим этот препарат.

Когда я бываю в Москве, приезжаю на обследование, когда есть время, я обязательно выхожу на 13 этаже, чтобы еще раз увидеть Ивана Николаевича Перегородиева или Микаэля Грантовича, поблагодарить их.